Самолюбие порой крайне утомительно. В течение следующего часа мне хочется и постричься, и переодеться, и выдавить прыщ у самого кончика носа, и сделать свои бицепсы рельефнее. Но хотелки остаются хотелками, потому что 1) они нереальны; 2) любую из этих метаморфоз Ной заметит, а я не хочу показывать ему, как сильно на него запал.
Пусть мистер Б. меня спасет. Пожалуйста, пусть его сегодняшний урок сразит меня наповал и я забуду о том, что меня ждет по его окончании. Но мистер Б. скачет по классу с антигравитационным энтузиазмом, и я чувствую себя чужим на его празднике жизни. «Двести шестьдесят четыре» – моя новая мантра. Я перебираю эти слова в голове, надеясь уловить их особый смысл (помимо номера шкафчика). Снова и снова я прокручиваю наш диалог с Ноем, чтобы выучить его наизусть, ведь в тетрадку записывать слишком рискованно.
Проходит час. Едва дождавшись звонка, я срываюсь со своего места. Где шкафчик 264, я не знаю, но стопроцентно выясню.
Я ныряю в людный коридор: там и раскованного характера встречи-воссоединения, и бои у шкафчиков. Вот шкафчик 435 – я совершенно не в том коридоре.
– Пол! – кричит кто-то. По́лов в школе не так много, так что вряд ли зовут кого-то другого. Когда я неохотно оборачиваюсь, Лисса Линг уже готова дернуть меня за рукав.
Я знаю заранее, что ей нужно. Лисса Линг снисходит до общения со мной лишь потому, что хочет заполучить меня в комитет. Она возглавляет школьный комитет по назначениям в комитеты, несомненно, потому что идеально для этого годится.
– Ну, Лисса, что тебе на этот раз? – спрашиваю я. Она к такому обращению привыкла.
– Вдовий бал, – отвечает она. – Хочу, чтобы ты занялся его организацией.
Я сильно удивлен. Вдовий бал для школы – событие крупное, организатор отвечает и за декорации, и за музыку.
– Я думал, бал организует Дэйв Дэвидсон, – говорю я.
– Так и было, – вздыхает Лисса. – А потом он вдруг подался в готы.
– Круто!
– Нет, не круто. Ограничивать людей черной одеждой нельзя. Так ты согласен или нет?
– А немного времени подумать можно?
– Шестнадцать секунд.
Я считаю до семнадцати и отвечаю:
– Я согласен.
Лисса кивает, обещает завтра утром сунуть мне в шкафчик листок с программой и уходит.
Знаю, что программа будет причудливая. Бал учредили лет тридцать назад, после того как местная вдова внесла в свое завещание оговорку о том, что средней школе надлежит ежегодно устраивать пышный бал в ее честь. Похоже, при жизни оттянуться она любила. Единственным условием было держать ее портрет на видном месте, а еще (тут и начинаются причуды) чтобы с ним потанцевал как минимум один двенадцатиклассник.
Поначалу я отвлекаюсь мыслями о тематическом оформлении бала. Потом вспоминаю, ради чего дожил до конца занятий, и продолжаю поиски шкафчика 264… пока меня не останавливает учительница английского, чтобы похвалить за чтение Оскара Уайльда на ее вчерашнем уроке. Ее не отошьешь, как не отошьешь и Беспредельную Дарлин, интересующуюся, справилась ли она со своей двойной ролью на Прайд-параде.
Минуты утекают одна за другой. Надеюсь, Ноя тоже задержали и мы доберемся до его шкафчика одновременно в рамках одной из чудесных, предопределенных судьбой встреч, которые сулят великие свершения.
– Привет, Ромео!
Тед поравнялся со мной, но, к счастью, не останавливается, а говорит на ходу.
– Привет! – эхом отзываюсь я.
– Куда идешь?
– К шкафчику 264.
– Разве он не на втором этаже?
У меня вырывается стон. Он прав.
– Ты Джони видел?
Порой кажется, судьбой движет ирония. Ну или мрачноватое чувство юмора. Например, если я стою с периодическим бойфрендом Джони и он спрашивает: «Ты Джони видел?» – логичный следующий шаг – подойти к верхней ступени лестницы и увидеть во фронтальной проекции Джони, обнимающуюся с Чаком, в полушаге от серьезного поцелуя.
Джони и Чак нас не видят. Глаза у них страстно, предвкушающе закрыты. Все притормаживают, чтобы на них поглазеть. Эта парочка – красный свет в коридорном трафике.
– Сука! – расстроенно шепчет Тед, потом бросается вниз по лестнице.
Знаю, меня ждет Ной. Знаю, нужно сообщить Джони о том, что я видел. Знаю, Тед мне не очень нравится. Но лучше всего этого я знаю, что должен побежать за Тедом и выяснить, в порядке ли он.
Тед довольно далеко от меня, он преодолевает коридор за коридором, поворот за поворотом, сшибает рюкзаки с чужих плеч, избегает взглядов анорексичек, жующих жвачку у шкафчиков. Не понимаю, куда он направляется. А потом догадываюсь, что никуда. Он просто уходит. Уходит прочь.
– Эй, Тед! – окликаю его я. Мы в исключительно пустом коридоре, прямо у столярной мастерской.
Тед оборачивается. В глазах у него блеск противоречивых эмоций. Злость пытается подавить шок и хандру.
– Ты знал об этом? – спрашивает он меня.
Я качаю головой.
– Так ты не в курсе, как давно это продолжается?
– Нет. Для меня это новость.
– Ну и фиг с ним. Мне плевать. Она может встречаться с кем угодно. Мне глубоко параллельно. Знаешь, мы с ней расстались.
Я киваю. Интересно, Тед сам себе верит? Следующей фразой он выдает себя с головой.
– Не думал я, что футболисты в ее вкусе.
Я соглашаюсь, но Тед меня больше не слушает.
– Мне пора, – говорит он. Хочется сказать что-то еще, хочется утешить его, пусть совсем немного.
Я смотрю на часы. Занятия кончились семнадцать минут назад. По другой лестнице я поднимаюсь на второй этаж. Номера шкафчиков уменьшаются: 310… 299… 275… 264.
Дома никого нет.
Я оглядываюсь в поисках Ноя. Коридоры уже почти пусты: все разошлись, кто по домам, кто по кружкам-секциям. Мимо меня несется команда легкоатлетов: у них тренировочный забег по коридорам. Я жду еще пять минут. Девушка, которую я прежде не видел, с волосами цвета мускатной дыни, проходит мимо со словами: «Он ушел минут десять назад. По-моему, расстроенным».
Чувствую себя полным лузером. Вырываю страницу из учебника физики и пишу записку с извинениями. Удовлетворительным кажется лишь шестой ее вариант: он интересный, заинтересованный и не совсем сумасбродный. За писаниной я продолжаю надеяться, что Ной появится. Записку просовываю в шкафчик 264.
Я спускаюсь к своему шкафчику. Джони не видно, и это к лучшему. Что ей сказать, понятия не имею. Могу понять, почему она не говорила о Чаке Теду. А почему не говорила мне, понять не могу. Это обидно.
Когда я захлопываю дверь шкафчика, мимо проходит Кайл.
Он кивает, говорит: «Привет!» Он почти улыбается.
Я в шоке.
Кайл идет своей дорогой не оборачиваясь.
Моя жизнь – полное сумасбродство, а я никак не могу это исправить.